Лилии на ветру - Страница 23

Когда Костя рассказывал о поступке своей невесты, я едва не плакала, разделяя его боль. Но стоило ему уйти – и я кружилась и орала как безумная от радости!»

«Он сказал, что я нужна ему. Только рядом со мной ему хорошо. Он не хотел расставаться со мной, когда я сообщила, что бабушка Таня будет переживать, если не вернусь к девяти вечера.

Костя привел домой, держа за руку. Прощаясь, смотрел так, как будто собирался поцеловать.

Боже, я в растерянности. Неужели мои мечты исполнятся?»

«Я призналась Косте в любви. Да. Я ПРИЗНАЛАСЬ КОСТЕ В ЛЮБВИ!!!

Он равнодушно смотрел, как я, краснея и заикаясь, пытаюсь раскрыть свои чувства.

Он сказал, что ему жаль. Что все еще любит Ольгу. А я… Я – его единственный друг, которому он никогда не причинит боль. Но вот сейчас он удручен моим признанием. Не ожидал, что я предам дружбу.

И в то же время он не выглядел удивленным. Нет, не выглядел. Он догадывался, что наша взаимная неприязнь с Олей родом не из детства, а из-за чувств к нему.

Мне так стыдно…»

«Я проснулась утром – в комнате пляшут солнечные зайчики. В открытые окна проникает аромат цветов из палисадника. До вступительных экзаменов две недели.

Я улыбнулась – и вдруг вспомнила. Вчера я сказала Косте, что люблю его.

Боль и стыд перечеркивают всякую радость».

«Я – студентка. Две с половиной недели жила у бабушки Поли.

Она знает.

Только я зашла в ее квартиру, как она, обняв меня, заплакала. Она винила себя, что оставила в селе, когда узнала, что рядом живет Лисовский. Она интуитивно чувствовала, что юноша из проклятого рода принесет много горя.

А еще она назвала фамилии тех колдунов и колдуний, которые проводили ритуал запечатывания Силы семьи Лисовских. Печерский, Калугина, Москвиненко, Данилевская, Зазоров, Романов, Прилуцкий, Жарова. Дед нынешнего главы Совета магов и моя бабушка тоже принимали участие в наказании – казни родителей и лишении магии сына и сестры колдунов.

Вот так. В том, что Костю с тетей изгнали из сообщества Полуночи, частично виновата моя бабушка. Если он знает, то наверняка ненавидит меня.

Припоминаю, как однажды, перейдя на магическое зрение, увидела на его ауре темное пятно, от которого шла толстая веревка. Я спросила у него, почему к его печати идет «поводок». Он раскричался и потребовал, чтобы в его присутствии я больше никогда не колдовала.

И я не колдовала, избегая малейшего упоминания о том, чего он лишился по вине собственных родителей».

«Я мысленно прощаюсь с селом. В сентябре начнутся пары, я окунусь в другую жизнь.

Бабушка Таня плакала, собирая мои вещи, и просила, чтобы я приезжала на выходные. Что ей сказать? Я не хочу сюда возвращаться. Здесь самые неприятные воспоминания. Я не хочу забирать их с собой.

Кому-то может показаться, что за две с половиной недели бабушка Поля промыла мне мозги. Наверное, так и есть. Но я ей благодарна. Дав выплакаться вдоволь, она раскрыла мне глаза, доказав, что Костя манипулировал мной, потихоньку влюбляя в себя. Зачем? Не знаю, завтра спрошу его.

Бабушка запретила видеться с ним. Но я так не могу. Я должна знать правду. Я уже другая, сильнее, нужно поставить жирную точку, разорвав последние нити дружбы. Если она, конечно, была.

Не собираюсь убегать, позволяя ему думать, что струсила.

Завтра иду к Лисовским в гости».

На этом записи в дневнике обрывались. Если бы она тогда послушалась бабушку!

Лиля в отчаянии закричала – и бросила дневник в стену.

Четверг – напряженный день для журналиста. Кто не успел сдать материал, спешил его закончить, у кого возникли проблемы при верстке – торопился их решить. Пятница, день сдачи номера, дышала в затылок, подгоняя нерадивых.

Лиле, как и всякому новичку, везло: фотографии, подобранные бильдом для ее первой статьи, Нелли одобрила сразу. И Антон, которому, чтобы утвердить материал, приходилось общаться с главредом тет-а-тет, прислал по аське смайлики с цветами.

Когда Лиля с Яной вернулись с обеда, то застали остальных редакторов в состоянии назревающей рукопашной. Альбина разговаривала с Антоном на повышенных тонах и выглядела так, словно готова была выплеснуть кофе ему в лицо.

– Да прекрати ты! Я-то здесь при чем?!

– Вот из-за таких, как ты, у психов окончательно едет крыша! Смотрят на твои фото, читают твою писанину – и идут убивать! – Злющая, как фурия, «модель» наступала на бильда, пока тот, упав на стул, окончательно не вжался в мебель. – Ты соучастник гнусных преступлений, Антон!

В первую минуту странного разговора Лиля подумала, что журналисты на почве сдачи номера тронулись умом. Потом Лариса шепотом поведала причину стычки. Альбина ненавидела криминальные газеты, считая, что их нужно закрыть все до одной, что, кроме грязи и негатива, в них ничего не печатают. Так вышло, что Антон, ранее работавший в милиции, внештатно писал для одной из таких газет статьи, рассказывающие о маньяках. Друг, продолжавший работать в органах, переслал ему материалы вскрытия и фотографии изувеченных жертв. Альбина, проходившая мимо, взглянула на монитор коллеги – и устроила скандал.

– Я не собираюсь их отдавать в печать, пойми! Не собираюсь! – взвыл парень, закрывая лицо от острых коготков блондинки. – Такое запрещено печатать, да и друга подставлять не хочу.

– Зачем тогда они тебе? – не унималась Альбина.

– Для общей картины, я ведь на следователя учился, могу помочь милиции.

– Шерлок ты наш доморощенный. – Редактор поджала губы и отстала от бильда. – Все равно, я уверена, что такие статьи нельзя ставить в номер.

– Ага, и пусть девушки беспечно гуляют по ночам на радость ублюдку? – съязвил Антон. – Между прочим, моя предпоследняя статья о самозащите с помощью подручных предметов спасла не одну девушку от изнасилования – на мое имя пришел мешок писем.